ПОТОМУ ЧТО ОБЕЩАЛ
Сначала он долго спорил сам с собой — в ту самую ночь, когда опять остался один на кухне после смены, потому что «все разошлись, а я же шеф».
Он верил — в ресторан, в людей, в будущее. Его два года кормили завтраками: «вот-вот будет проект мечты», «ещё немного — и ты партнёр». А он вкладывался собой пока от него почти ничего не осталось.
ТО, ЧТО ОСТАЁТСЯ ЗА ЗАКРЫТЫМИ ДВЕРЯМИ
Я сказала: «Назови три причины, почему ты сгорел».
Он застыл. Только три? Из всего этого?
Я учила — всё можно разложить на три. Три пути, три желания, три богатыря. И чтобы он не забыл, мы прибили три полки на реальную стену.
Он писал списки, вычеркивал и снова писал. Торговался. Хотел написать пять или опять промолчать. Но в итоге пришёл ко мне с листком, на котором было — «Я вам неверю».
В этой фразе были три открытия:
БЭКСТЕЙДЖ
Мы не лежали под пледом и не вязали носки. Это был другой человек и другой случай. У него была ответственность — тяжелей, чем 40-ти литровая кастрюля горячего супа.
Поэтому вместо мягких разговоров были полки. Три. Реальные, деревянные, с дюбелями и занозами на руках. Я сказала: «Каждая — для одного: для работы, для себя, для жизни вне кухни». Он сначала смеялся, потом притащил дрель и все закрутил.
На главной полке — заявление. Тонкая бумажка, пропитанная потом, злостью и страхом. На третьей — баночка вишнёвого варенья. Он сварил её ночью, когда осознал, что может приготовить что-то не из меню.
Списки дел он резал ножом для филе. Отдельным лезвием вырезал то, что делал «потому что надо». Оставлял только то, что делал «потому что важно» и он не стал писать дополнительных причин, потому что главной было достаточно.
В последний день мы пили чай, глядя на эти полки, и он спросил: «А если они позовут обратно?»
Я пожала плечами.
— А ты знаешь на какую полку это положить?»
Он не ответил. И не вернулся.
Сначала он долго спорил сам с собой — в ту самую ночь, когда опять остался один на кухне после смены, потому что «все разошлись, а я же шеф».
Он верил — в ресторан, в людей, в будущее. Его два года кормили завтраками: «вот-вот будет проект мечты», «ещё немного — и ты партнёр». А он вкладывался собой пока от него почти ничего не осталось.
ТО, ЧТО ОСТАЁТСЯ ЗА ЗАКРЫТЫМИ ДВЕРЯМИ
Я сказала: «Назови три причины, почему ты сгорел».
Он застыл. Только три? Из всего этого?
Я учила — всё можно разложить на три. Три пути, три желания, три богатыря. И чтобы он не забыл, мы прибили три полки на реальную стену.
Он писал списки, вычеркивал и снова писал. Торговался. Хотел написать пять или опять промолчать. Но в итоге пришёл ко мне с листком, на котором было — «Я вам неверю».
В этой фразе были три открытия:
- Он услышал меня. Раз есть три — значит, он понял и мы можем работать дальше.
- Он не знал, что «не верю» пишется раздельно. Он вообще не знал правил, и их нужно было создать заново — его правила жизни.
- Он понял, что нужно выбирать главное. Не ресторан. Не обещания. А себя.
БЭКСТЕЙДЖ
Мы не лежали под пледом и не вязали носки. Это был другой человек и другой случай. У него была ответственность — тяжелей, чем 40-ти литровая кастрюля горячего супа.
Поэтому вместо мягких разговоров были полки. Три. Реальные, деревянные, с дюбелями и занозами на руках. Я сказала: «Каждая — для одного: для работы, для себя, для жизни вне кухни». Он сначала смеялся, потом притащил дрель и все закрутил.
На главной полке — заявление. Тонкая бумажка, пропитанная потом, злостью и страхом. На третьей — баночка вишнёвого варенья. Он сварил её ночью, когда осознал, что может приготовить что-то не из меню.
Списки дел он резал ножом для филе. Отдельным лезвием вырезал то, что делал «потому что надо». Оставлял только то, что делал «потому что важно» и он не стал писать дополнительных причин, потому что главной было достаточно.
В последний день мы пили чай, глядя на эти полки, и он спросил: «А если они позовут обратно?»
Я пожала плечами.
— А ты знаешь на какую полку это положить?»
Он не ответил. И не вернулся.